Легко любить пламя, когда пламенеешь любовью.

Легко обозвать работу не волком, когда это – волчья работа.

Легко воспринимать чужие недостатки, но невозможно согласится с недостатками собственного восприятия.

Легко назвать свое время победным, тяжелей понять, что любая победа – временна.

Легко сказать: "болит душа", и просто невозможно: "я – душевнобольной".

Легко замечать присутствие дефицита, когда действительная причина – дефицит присутствия.

Легко ужасаться поведению стихии, и не видеть своего стихийного поведения.

Легко привести в чувство, сделав искусственное дыхание, тяжелей почувствовать дыхание искусства.

Легко поддаться иллюзии богатства, - это часть наших богатых иллюзий.

Легко разбить жизнь на явления, не заметив самого явления жизни.

Легко развивать у себя чувство времени, но как это вписать в то, что все-таки, все чувства – временны.

     - Скажите, почему у людей не принято брать последний кусок с тарелки? Ну, чем я отличаюсь от своих собратьев? Мы же были нарезаны из одной палки, мы же ни чем не отличались.… Вот братьев-сотарелочников, расхватали, а я? Мало того, что лежал снизу придавленный, так вот теперь приходится ощущать себя: не-то последним из Могикан, не-то неуловимым Джо…
     - Слышь, ты, нарезка прозрачная, не плачься. Тебя хоть собака съест, - вздыхало одинокое полукольцо из селедочницы, и в воздухе запахло уксусом.
     - Бр-р-р, ну и воняет. Терпеть не могу уксус, - вспыхнуло большое красное пятно на скатерти.
     - Молчал бы…, мускат недопитый, лежишь себе – и лежи дальше.
     - Нет уж, господин уксус, я не лежу, я впитываюсь и растекаюсь. А на ваши провокации отвечу, что я – коллекционный и выдержанный. А вы, уксус, - выскочка, посмевший усомниться в моей…
     - Во, понесло! – ехидно перебила кучка горчицы из цветастой тарелки.

    Поиск грани между:

     Время писать о Слонах прошло. Пришло время писать о Мухах. Но вот беда, Муха существо маленькое, невзрачное. А Слон, вон какой большой, глобальный.

     А посему, предлагаю инструкцию (без шуток), как сделать из Мухи Слона.

• -Докажите, что род Мухи гораздо древнее. Мухи существовали в эпоху, когда Слонов в помине ее было.
• -Создайте проблему Мухи, которая будет куда более значимой, чем проблема Слона. Придумайте ситуацию. Например: Муха залетела в хобот. Для Мухи это вопрос жизни и смерти, для Слона всего лишь чиха.
• -Покажите, что борьба с назойливыми Мухами интересует читателя гораздо больше, чем борьба с назойливыми Слонами.
• -Муха не должна быть существом стабильным. Она должна меняться. Хоть внешне, хоть внутренне. Смешайте ДНК Мухи с ДНК Слона, как в кинофильме «Муха».

     Если Вы пишете:

     Повезло братьям.
     Вот Указательный брат. Руководит, направляет. Имя само за себя говорит. Про таких, как он, гимны пишут, памятники ставят. Указал ведь. Правда, по нему и молотком попасть могут, и ножом зацепить. Там наверху, бывает, и головы летят. А ничего, заживет и опять руководит, направляет. То уткнется куда-то и скажет: "Туда!", то покачает головой со стороны в сторону – нельзя мол.
     А старший – Большой? За четверых работает. Имя оправдывает. О таких оды пишут, на доску почета вешают, премии выдают. Ума, как у работяг, но зато силище. Станет вверх, все прижмутся – знать, всё отлично. Или влезет под Указательный, и опять все прижмутся – вот вам!

            ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

Монитор на кухонной стене булькнул и на экране появился текст:

Petrio для ДВ. 

     Бабушка, перестань на меня разговаривать. Меня и так из-за твоих разговоров голосом весь школьный чат Ацтоем называет. Кажется, это какое-то древнее ругательное. Обидно мне, и стыдно за тебя. Не понимаю, почему ты не хочешь, как все -  пальцами по клавиатуре разговаривать? Все равно тебя никто не понимает кроме дедушки. Мама и та со словарем. (Далее следовали три рожицы с нахмуренными бровями и опущенными уголками рта.)

     «Время, стой! Раз – два!» Нет, этого старый фотограф не сказал, хотя очень хотел. Вместо этого его язык произнес: «Внимание – птичка!» И вообще, дело не в словах. Может быть, время остановилось, засмотревшись на птичку. Остановилось и замерло на пленке.
     Очередная пылинка оседала на полку, где стоят фотоальбомы – хранители времени.
     Фотограф подумал: «Ну почему на эту пыль всегда не хватает времени?»
     Пылинка подумала: «Я прикоснулась к вечности».
     Вечность ничего не подумала.

Судья: Слушается дело по иску, поданному гражданином Сатаной. Обвиняемый гражданин Господь Бог. Обвинитель ваше слово.
Обвинитель: Уважаемые судьи, уважаемые господа присяжные, я начну с вопросов обвиняемому. Обвиняемый, это Вы создали человека?
Господь Бог: Да.
О: Вы создали его с анатомическими половыми различиями?
ГБ: Да.
О: Обоснуйте свое решение.
А: Протестую, всем известно, что на женщину не хватило материала.
С: Протест, отклоняется.
О: На бескрайнюю Вселенную хватило, а на Еву нет? Хотя в некоторых местах явно перерасход материала. Обвиняемый, это Вы создали райский сад?
ГБ: Да.
О: Вы создали яблоко в этом саду
ГБ: Да.
О: Зачем?
А: Всем известно, чтобы проверить человечество, чтобы посмотреть, как оно воспользуется правом выбора.

     Пришел друг. И тут же убежал по срочному делу. Не поговорили даже. При этом в спешке забыл палку колбасы. Колбасу пришлось использовать по назначению. Паразит друг, и дела у него дурацкие!

     Нет. Неправильно. Попробуем иначе.

     Пришел другой друг. Так, от нечего делать. Поговорили. Съел всю колбасу из холодильника. Душевный такой друг!

     Нет, наверно, опять неправильно.

     Пошел в гости я. Задумался: колбасу брать или нет?
А зачем мне вообще в гости? Слушать Петьку – балбеса?

     Тогда попробуем так.

     Пошел за колбасой. У магазина встретил Петьку с портвейном. Душа парень. Поговорили. О чем не помню, но душевно. Интересно, а покупал ли я колбасу?

     Нет, сюжетик уж очень банальный. Сделаем по-другому, культурней что ли. Душе то должно почище быть.

***
     Жил-был деликатес. Что значит жил-был? Жил – да. А вот был ли?
Когда-то, когда деликатесом он еще не был, он был каким-нибудь зверем, или растением, или частью зверя, или частью растения, или всем понемногу. Кому он обязан своим рождением, деликатес не задумывался. Родился, да и родился.
     Деликатес жил настоящим. Ценник – крутой! На столе центральное место – круто! Разговоров, только что обо мне – круто!
     А тут и сказочке конец. Потому что мы понимаем, что все закончится как у всех совсем не деликатесов. И возможно – совсем не круто.

Камень, ножницы, бумага. Получай шалбан!
Ножницы режут бумагу. Получай шалбан!
Бумага заворачивает камень. Получай шалбан!
Камень тупит ножницы. Получай шалбан!

А можно и не шалбан, можно такой игрой и спор путем жребия решить.

     Но однажды трем мальчикам, жившим в одном большом дворе, эта игра надоела. И решили они придумать новую. Мальчиков тех звали: Леня, Боря и Стасик. Но мир, известно, тесен и все новое - это измененное старое. И стали Леня, Боря и Стасик выбрасывать пальцы, сочетание которых означало: Вилы, Орел, Пшеница. Да так эта игра им и нам понравилась, что прошли года, а наш большой двор до сих пор играет.

Склевал двуглавый орел колосья пшеницы. Получай шалбан!
Застрял трезубец двуглавому костью поперек горла. Получай шалбан!
А вот пшеничным колосьям тризуб ни по чем. Получай шалбан!

     - А давайте построим мост через речку, – предложил Еж. Предложение всем показалось заманчивым. Но пришел Бобёр и ска¬зал:
     - Ничего не получится.
     И всем сразу стало ясно, - конечно же, ничего не полу-чится. Мост построить не получится ни при каких обстоятельствах. И всем сразу стало ясно, почему именно не получится. И что может произойти, если по¬пытаться замахнуться на такое. Идея всем показалась нереальной.
     Затем пришел Лев и сказал:
- А почему нет?
     И всем сразу стало ясно, что, конечно же, мост может пре¬красно получиться. Тут и посыпались предложения, что, как и когда конкретно нужно сделать. Дело пошло.
     - Ведь оказывается, что мы и так все знали сами, – возмущался Еж, который не вышел на строительные работы, - рабское мышление.
     Через пару лет мост сгорел. Случайно.
     Обвинили Ежа.

Ну почему ты меня не завел?
Разве тебе не нравится, чтобы я вилял хвостом, видя тебя?
Разве тебе не нравится, чтобы я поднимал уши, прислушиваясь к твоим шагам?
Разве тебе не нравится, чтобы я их прижимал, когда ты меня гладишь?
Разве ты не хочешь подавать нехитрые команды, зная, что я их выполню?
Я ведь все сделаю ради тебя. Неужели ты не хочешь?
Почему же ты меня не завел?
Неужели твои коллеги заглядывают тебе в глаза, так как буду смотреть в них я?
Неужели я буду ругать тебя за немытую тарелку как твоя жена или, как ты это называешь, пилить по пустякам?
Неужели твои дети и ученики, услышав «На место!», поплетутся, поджав хвост?
Неужели тебе не нравится чувство власти?
Ты говоришь, что не хочешь быть хозяином.
Странно.
И глупо.
А может, просто не умеешь?
Беда в том, что я не умею быть не собакой.
Хорошо, что ты меня не завел.

     Море... Шум волн… Шум ветра… Стук гальки…

     Да нет же. И еще раз нет.

     Это шумят миллионы, миллиарды, а может и еще больше ракушек, - больших и маленьких, в море, на берегу, даже в самой известковой породе. Это не в раковинах шумит море. Это море состоит из их шума.

     Они кричат: «Мы прожили дольше всех на этой планете, по некоторым меркам можно считать – вечность, мы подарили вам море и горы, мы знаем философию развития по спирали, мы…»

     Возможно, они кричат совсем не это. А в нашей привычке слышать лишь шум волн, ветра, стук камешков или трение песка.

     Они кричат: «Мы знаем секрет долголетия. Прятаться. Прятаться от врагов, друзей, опасностей, в панцирь. И чем прочнее раковина, тем лучше. Тем долговечней род. Тем эстетичней формы…»

     А может они кричат совсем не это.

     А когда-то мы все питались молоком, правда, некоторые отцы называли нас спиногрызами, но в тот момент это была еще неправда. Правдой это стало потом, когда мы начали оправдывать свое имя.
     А всё начиналось с любопытства, с неосознанного желания сгрызть эти грязные ногти. Славное было время – время пальцегрызения.
     Потом отцы говорили: «Грызи, сынок, грызи науки». При этом к слову науки добавлялось слово гранит. А о гранит зубы ломать не сильно-то и хотелось. Гранит, не гранит, а ручек сгрызли немеряно. Было время – время бумагогрызения. Чтобы потом эту бумагу взять да плюнуть через трубочку. Тогда мы еще только учились. Полноценно мы еще тогда не грызли, но одно упражнение усвоили четко – уметь огрызаться.

За новым письменным столом сидят трое. На столе водка и селедка.

- В вещи надо вкладывать душу. Вот посмотрите на этот письменный стол, кусок древесины, а какова работа. А? - говорил столяр.
- Да, неплох товар, но в вещи надо вкладывать деньги. Я куплю ваш стол. Вещи нужны для работы, а работа для души, - спорил коммерсант.
- Ну, конечно, вещи нужны для работы. А вот душа - она всюду: и в столе, и в работе, - отвечал писатель, - а стол неплох, удобен.

А в это время стол переживал:
- Да не стучи ж ты кулаком так сильно. Я тебе кто? Дерево, товар, подставка?.. Эй! Эй! Не подеритесь, философы... Ох, и воняет, где ж вы селедку такую нашли? Душа, душа... А сынок ваш уже слово успел нацарапать. Еще не видели? Да не жми ты так сильно - крышка лопнет - продавать нечего будет. Для письма удобен... А кто на мне вчера станцевать предлагал? А?

На столе грязная бумага, посуда и три сопящих носа.

Подрисовала ресницы.

На фоне ресниц стали невыразительными губы.

Накрасила.

Впалые щеки.

Припудрила.

Волосы не смотрятся.

Включила фен.

Потерялись глаза.

Наклеила ресницы.

Губы пришлось делать ярче.

Открытости лица мешают брови.

Выщипала.

Теперь глаза выпирают относительно губ.

Обвела губы карандашом.

А щеки?

Наклеила мушку.

Навела тени.

Опять дисбаланс.

Подрисовала уголки глаз.

Нет, нужно поднять края.

Всё это закрывает челка.

Подрезала.

А не сделать ли пирсинг?

Прическа опять сникла.

Достала гель и лак для волос…

Губы?...

Нужно менять помаду под цвет теней.

Так, еще немного и этот ужас прекратится.

Который час?

Опоздала!

Всё! К черту! К черту! Умываюсь.

Умылась. …

Нет, наверно ещё успею.

    Если я заявлю, что литературы в прошлом понимании этого слова нет, я думаю, что Америки не открою. Интернет добил литературу. И наверно навсегда.
    Нет структур - СП, цензуры, критики, издательств ориентированных на высокохудожественный уровень. Существует армия пишущих и тут же публикующих свои тексты. Количество авторов считающих себя литераторами перевалило те размеры, которые можно окинуть взглядом. Даже если пофантазировать и придумать коллективные структуры, задачей коих будет перелопатить это море в поиске жемчужин, то, во-первых, это пока фантастика, а во-вторых, это море зарычит девятым валом: а судьи кто? Шансов такому институту отбора выжить в этом шторме или хотя бы быть услышанным – нет.

     На кухонной полке проживало много разных ложечек, ложек и даже половников. Но одна была особенная – позолоченная. Куда уж ей водиться с остальными, золото дружить не любит.
     Но приходил хозяин и говорил: "Дорога ложка к обеду". И все хватались за ложки быстро и поспешно, в основном за те, которые поудобнее и побольше. А ей, позолоченной, такая участь совершенно не доставалась.
     - Как же так? – недоумевала позолоченная.
     - Как же так – дорога? – обижалась позолоченная.
     Но когда приходило время десерта, сытые гости медленно потягивали сладенькое. Тут и приходил бенефис позолоченной. Торты и мед– купайся, – не хочу. И гости спрашивали: "Дорога, ли?" И ложечка гордо поднимала голову из варенья.
     Так и живет позолоченная ложечка на особом – десертном положении. Живет и общается только с сытыми. Живет и мечтает узнать только две вещи:
      - Что же все-таки означает слово "дорога"?

Пригрело. Иванов распахнул окно и добавил громкости радиоприемнику.
Петров шел по тротуару. Навстречу ему шел Сидоров.
«Журчат ручьи…»
Петров перепрыгнул ручей. Сидоров не долетел до края грязной лужи.
«Кричат грачи…»
Петров поднял голову. Сидоров подумал: хорошо не коровы.
«И тает снег…»
Петров был в сапогах. Сидоров зачерпнул туфлями слякоть.
«И сердце тает…»
Петров вспомнил Петрову. Сидоров аптеку.
«И даже пень…»
Петров посмотрел в окно Иванову. Сидоров на Петрова.
«В апрельский день…»
Петров подумал о розыгрышах. Сидоров - о тезисах.
«Березкой снова стать мечтает…»
Петров опять вспомнил Петрову. Сидоров подумал: мечтать не вредно.
«Веселый шмель гудит весеннюю тревогу…»
Шмель почему-то выбрал Сидорова.
«Кричат задорные веселые скворцы!»

Председательствующий:
- Спасибо, дорогие гости, за то, что собрались на мой форум. Спасибо! Я думаю, что наш форум не излишне будет назвать торжеством в том смысле, что он оставит большой след в истории человечества в целом. Потому как мы есть путь спасения человека как вида.
Мы с вами решили такую глобальную проблему планетарного масштаба, как длина женских ног (как впрочем, и мужских). Отныне отменяются понятия «длинноногий» и «коротконогий», а также все термины морального содержания, связанные с неоднородностью. Например, слово «зависть» тоже сдается в архив истории.
Еще одна категория человеческого сознания - эстетика. Пока физики и математики спорят о симметричности мироздания, симметрия человеческого тела стала нашим достоянием, и надо признать, эстетичным достоянием.

     Долго и хорошо трудился Муравей. Вот и выдвинул его Лев в начальники. «Пора тебе расти по служебной лестнице», - сказал Лев и выделил Муравью целый гектар леса в управление.
     Тяжело пришлось Муравью. Стрекозы работать мешают, к зиме готовиться не хотят (это те, которые из басни). Толпами бегают. Пристают к начальнику, а за углом гадости говорят.
Гусеницы и Червячки почему-то вывелись. А Муравьедов развелось…
     - Биологические качели, - определил кто-то из ветвей.
      - Мы прекрасно управляемся, - рапортовал Муравей Льву.
     А в это время Тигр получил письмо следующего содержания: «Оплату за выведение муравьедов гарантирую. Пора поднимать вопрос о смещении Льва за покровительство муравьедам».
     Лев выписывал премии. Первым в списке шел Муравей.

- Я вызываю дух Циклопа...
- Я здесь.
- Это ты? Что-то мне твой голос не нравится, поклянись глазом, что это ты.
- Я, Одноглазый пират Джо, клянусь глазом Циклопа, что я – Циклоп.
- Джо, пошел бы ты к черту!
- Как я могу пойти туда, где я уже есть?
- Ладно, сиди, не высовывайся. Видимо, дух Циклопа сегодня не в духе.
Я вызываю дух Стойкого Оловянного Солдатика...
- Я здесь.
- Знакомый голос. Это ты?
- Я, Одноногий пират Джо, клянусь ногой одноногого солдатика, что я – солдат.
- Пошел ты...
- Уже там.
- Я вызываю дух Данко...
- Я здесь.
- Джо, опять ты?
- Я бы поклялся сердцем Данко, но могу и своим. Да, это я, Бессердечный Джо. Уже пошел...

Отступление первое.

- За кого будешь голосовать, Аристотель? - За Истину, друг Платон. И Аристотель проголосовал. За друга, за царскую кровь, за воспитанника – Александра Македонского, который завоевал все, что только возможно. И это была Истина. Вскоре все завоеванное развалилось. И это тоже была Истина. - Так что же Истина, Аристотель? - In vina veritas, Платон. Но это уже

Отступление второе (русская народная былина или небылица).

- Что такое человечность? – спрашивал козел у барана.
- Ну, это, допустим, когда мы друг другу уступаем самую зеленую травку.
     Баран задумался. Взгляд поднялся к небу, брови сжались. Мозг пытался переварить информацию. Но что-то не клеилось. "Как это? Зачем?" Козел смотрел на барана и наслаждался собственными познаниями, хотя он тоже не мог понять, как это и зачем. Пауза затянулась. Вот тут-то из засады нагрянули волки. И никто никому не уступил куска мяса.

  Слышите? Поет соловей.  Но не так поет, совсем другие песни поет, очень даже необычные песни поет.  Не то, что другие – обычные соловьи.  Вот, например такую:
              
               Я смотрю на обряд целованья березы, 
               понимаю, что в гости приперся  маньяк,
               потому как при слове "грезы"
               гораздо ближе мне слово "червяк".

Или такую:

               Опостылели зори ранние,
               ночи теплые и свидания,
               и берез в хороводе кружение,
               и мои, соловьиные, песнопения.

Эгоист:             Я круче!
Альтруист:      Конечно, ты круче!
Э:                       Я страдаю.
А:                       Я сострадаю.
Э:                       Перестань, жалеют жалких.
А:                       Перестань называть себя ты же  круче.
Э:                       Ладно, 1: 0. Так значит ты круче?
А:                       Может быть.
Э:                       Чем же?
А:                        Я умею жалеть и сострадать.
Э:                        Ты этим гордишься?
Ат:                       Да.
Э:                        Перестань, гордыня мое качество.
А:                       Ладно, 1: 1.
Циник:              А нам, татарам, все равно.